— Давление падает, — заявил он, поднявшись на палубу. — Ветер устойчив?

— Нет, сэр, судно рыскает в пределах трёх румбов.

— Значит, поднимется юго-западный ветер.

Мокрые и тяжёлые паруса хлопали под порывами меняющегося ветра.

— Положить руля на ветер, рулевой!

— Слушаюсь, сэр! Курс — зюйд-вест!

Ветер стих, только дождь лил потоками. На короткое время стало тихо, и корабль выровнял крен.

— На брасах стоять, сейчас начнётся новый шквал, попомните моё слово!

Они едва успели поставить реи вдоль судна, как ветер переменился, и на них с рёвом обрушился шквал юго-западного ветра. Но, к счастью, они изготовились к нему — реи были обрасоплены, и штурман попросил у капитана указаний относительно курса.

— Придётся нам отказаться от преследования, — заметил капитан. — Берите курс на мыс Сисье, к Тулону, мистер Джонс.

И «Аврора» помчалась с зарифлёнными фор- и грот-марселями под напором штормового ветра. Воздух был такой плотный, что видимость пропадала на расстоянии двадцати ярдов от судна, над тёмными водными просторами грохотал гром и метались молнии. Как только реи были поставлены по ветру, свободные от вахты моряки спустились в каюты, мокрые, усталые и разочарованные.

— Какой ты злой пророк, Мартин, накаркал нам погодку! — сказал Гаскойн.

— Верно, — ответил тот, — но худшее, вероятно, ещё впереди. Помнится, когда я служил на «Фаворите», мы тоже попадали в шторм не так далеко отсюда, в двухстах милях от места, где сейчас находимся, так мы едва не отправились на дно кормить рыбок и…

В этот момент раздался страшный треск, мощный удар потряс всё судно от киля до клотика , заставив его содрогнуться так, как будто оно вот-вот развалится на части: громкие крики сменились горестными восклицаниями, нижняя палуба наполнилась дымом, корабль лёг набок до бимсов .

Не говоря ни слова, все мичманы выскочили из каюты и влетели по сходням на палубу, не зная, что и думать, но уверенные, что случилось какое-то несчастье.

Выбежав на палубу, они сразу же поняли, что произошло: молния ударила в фок-мачту фрегата, которая переломилась в нескольких местах и свалилась за борт, унеся с собой кливер и утлегарь . Расщеплённый обломок мачты пылал несмотря на потоки дождя. Когда фок-мачту и грот-марселя снесло за борт, корабль резко вышел из ветра, подставив борт под удары водяных валов и натиск бури. Толчок был настолько жесток, что рулевых перебросило через штурвал: они ударились об орудие и свалились на палубу без сознания, вся носовая часть палубы и даже нижняя палуба были усеяны телами моряков, убитых, тяжелораненых или потерявших сознание. Корабль лежал на боку и волны яростно перекатывались через него, грозя опрокинуть вверх килем. Палуба погрузилась во тьму, кроме бака, где обрубок фок-мачты пылал подобно факелу в руках разъярённых демонов бури. Время от времени вспышки молнии озаряли палубу, грозя довершить гибель судна, да оглушительные раскаты грома проносились над их склонёнными головами, не прекращаясь ни на минуту. Некоторое время царило всеобщее смятение. Наконец, капитан Вилсон, полуослепший от непрерывных вспышек молний, принялся отдавать распоряжения: на его зов явились три-четыре матроса с топорами. Капитан указал им на фок-мачту, и через несколько минут пылающий обрубок упал за борт. Потом закрепили руль по ветру, судно увалило носом под ветер и медленно выпрямилось. Только теперь стали осматривать тела матросов, валявшихся там и сям по палубе, — тяжелораненых отправили в лазарет, погибших складывали на нижней палубе; боцман, находившийся на баке в тот момент, когда ударила молния, навсегда лишился зрения — его под руки свели вниз, в каюту. Но ужасы ночи на этом не кончились: не успели оказать помощь всем пострадавшим, как вдруг с нижней палубы раздался крик: «Пожар!». Огонь охватил угольную яму и столярку, откуда валили густые клубы дыма.

— Вызовите барабанщика, пусть пробьёт пожарную тревогу! — приказал капитан Вилсон. — Всем стоять по местам, пусть запустят помпы и передают по цепочке вёдра с забортной водой. Мистер Мартин, вам поручается забота о раненых. Где мистер Хэзуелл? Мистер Дуррифар, поставьте людей в цепочку для подачи воды на нижнюю палубу, я спущусь туда сам. Мистер Джонс, примите управление кораблём!

Дуррифар, вытащив руки из карманов, бросился выполнять приказ капитана, а капитан Вилсон спустился на нижнюю палубу.

— Заметь-ка, Джек, мы не можем пожаловаться на однообразие, вечер совсем не похож на утро, — проговорил Гаскойн.

— Что и говорить, — ответил Джек. — Но послушай, Нед, что делают на берегу, когда загорается дымоход? На трубу набрасывают мокрое одеяло.

— Верно, — ответил Гаскойн, — но когда на корабле случается пожар в угольной яме, этой меры недостаточно.

— Во всяком случае, вреда не будет. Давай возьмём несколько гамаков с одеялами и предложим их использовать. По крайней мере, мы покажем своё усердие.

— Только я думаю, — сказал Гаскойн, — вряд ли поблагодарят нас за усердие те, чьи одеяла мы заберём.

Мичманы захватили с собой четверых матросов, с их помощью набрали груду гамаков с матрасами и одеялами — их не надо было мочить, поскольку вся верхняя палуба была залита водой. Держа в руках груду одеял, Джек и Гаскойн в сопровождении матросов спустились к угольной яме, где капитан Вилсон распоряжался тушением пожара.

— Отлично, Изи! Отлично, Гаскойн! — сказал капитан. — Бросьте их на уголь и умните ногами поплотнее. — Бушлаты матросов и плащ капитана уже были использованы для этой цели.

Тихоня кликнул других мичманов, и они отправились за новым запасом одеял, но те уже не понадобились — огонь начал угасать. Однако опасность не была окончательно устранена, ибо носовые погреба были затоплены. Пока шла борьба с огнём, продолжавшаяся, вероятно, не более четверти часа, волны хлестали через планшир, смывая за борт раненых, которых не успели снести вниз. Когда миновала опасность от пожара и людей созвали на палубу, то оказалось, что недоставало трёх офицеров и сорока семи матросов, пострадавших при катастрофе, — семеро из них умерли, многие уже находились в лазарете, а некоторые всё ещё лежали на палубе.

Никто, пожалуй, не был так деятелен при спасении судна, как капеллан Хокинс. Он был повсюду, участвовал вместе с капитаном Вилсоном в тушении пожара, воодушевляя людей и показывая им пример отваги, и когда он и Мести поднялись на ют, оба одинаково чёрные, капеллан сел и стал в отчаянии ломать руки.

— Боже, прости меня, грешного, — сказал он. — Помилуй, Боже!

— За что, сэр? — спросил Джек. — Кажется, вам нечего стыдиться и не за что упрекать себя, напротив, вы сделали всё, что возможно.

— Нет, мистер Изи. Я взываю о прощении за то, что ругался и сыпал проклятиями, подбадривая людей, — кто бы другой, а то я, капеллан! Видно, бес меня попутал.

И верно, капеллан Хокинс изрядно сквернословил во время работы, но тогда он подменял шканцевого офицера, и его находчивость и храбрость оказались очень полезными для спасения судна.

— Ничего подобного, сэр, — сказал Джек, которому хотелось облегчить капеллану муки совести, — правда, я был там не всё время, но когда я находился рядом, я слышал только, как вы повторяли «благослови вас Господь, ребята, вы молодцы» и так далее. Какие же это проклятия?

— Я на самом деле так говорил, мистер Изи, вы уверены? А у меня осталось впечатление, что я сыпал проклятиями, ибо некоторые из матросов заслуживали… нет, что я говорю, все они были героями. Так я на самом деле только благословлял их и ничего больше?

— Да, сэр, — поддержал Джека Мести, понявший, куда он клонит. — Ничего больше вы не говорили, а только: благослови вас Боже, капитан Вилсон! Да поможет вам Бог, ребята! Бог с вами, молодцы! Так и сыпали благословениями и мокрыми одеялами на уголь.